Почти 11 часов шел в пятницу процесс в Бабушкинском суде Москвы над Алексеем Навальным по делу «о клевете» на 94-летнего ветерана Игната Артеменко. Огромное, недавно построенное здание было оцеплено и обставлено кордонами с «космонавтами» так, словно судили скопище серийных маньяков. Но даже маньяков так не судят…
От ворот до входа в суд на расстоянии 200 метров был выстроен коридор из ОМОНа. И через него на открытое заседание пропускали только аккредитованных журналистов и участников процесса. Рядом, прямо на территории суда, дежурили автозаки. Не было разве что овчарок — лишь один грустный дог в жилетке «полиция». Он сильно прихрамывал на одну лапу, а потом с отстраненным взглядом сидел на первом этаже.
Само действо разворачивалось в большом зале с двумя стеклянными клетками и скамьями для присяжных. Но последние для рассмотрения такого рода дел не предусмотрены, а в клетке находился лишь один подсудимый.
Сложные чувства вызывает этот суд. Постоянно возникает желание сказать и судье с прокурором, и Навальному: «Хватит, остановитесь, что вы делаете?!»
Навальный, словно одиннадцатиклассник, ловящий кайф от собственного бесстрашия, хамит училке. «Училка», в данном случае судья Бабушкинского райсуда Вера Акимова, — обычная такая среднестатистическая столичная судья. Каменно-надменно смотрит на подсудимого и равнодушно отклоняет все ключевые ходатайства защиты.
Ей все «понятно» до неприличия, и даже в элементарной почерковедческой экспертизе она «не видит оснований». А ведь вопрос касается основного момента: кто все-таки подписал заявление о преступлении и протоколы допросов «потерпевшего». Впрочем, поначалу судья теряется (на лице появляется мимика), когда адвокат Михайлова демонстрирует ей, что в материалах дела подписи ветерана Артёменко везде разные. Закрадывается сомнение, писал ли он хоть одно заявление сам.
В совещательной комнате, куда ринется Акимова, она просидит почти час, посовещается (естественно, сама с собой) и решит, что поводов для волнения нет: делу, хоть и с разными подписями ветерана, быть, в подерковедческой экспертизе — отказать.
Впереди у Акимовой, как и у тысячи ее коллег, — карьера, пожизненная пенсия, льготы, соцпакеты, заслуженные отпуска. Весь ее вид говорит: просто сейчас надо немного потерпеть.
Потерпеть, потому что Навальный устроил из процесса шоу. Он над этим правосудием беспардонно смеется, показывая его шаткую бутафорскую конструкцию. Судью он называет бессовестной и оберштурмбаннфюрером, замечая: «Вам бы еще автомат на стол положить».
В «фашистскую» тематику Навальный углубляется после оглашения прокурором автобиографии Игната Артеменко (сам он, если верить прокурору, в процессе участвовать больше не хочет, «боясь умереть от перенесенного стресса»).
Автобиография была написана еще четыре десятка лет назад и зачем-то приобщена сейчас к материалам дела о «клевете». Будто Навальный своей оценкой (действительно, на мой взгляд, оскорбительной) участников агитационного ролика за поправки в Конституцию оспаривал военное прошлое и заслуги ветерана.
Игнат Артеменко появился по видеосвязи лишь в первый день процесса, а затем заявил, что доверяет позиции прокуроров и не хочет больше участвовать в заседаниях. Кадр с виде Бабушкинского суда
Целый час залу рассказывалось о юношестве и детстве потерпевшего, его вступлении в партизанский отряд, допросе в фашистской комендатуре, побеге,
вступлении в Красную армию в 44-м, форсировании реки Одер в 45-м, ранении, операциях и медалях…
— То, что прокурор читал, — это насмешка, — встал с места Навальный. — Артёменко написал это еще в 1974 году. То есть эти бессовестные люди взяли его старые воспоминания и оформили как протокол! Он не мог это в своем состоянии сегодня наговорить!
— Замечание! — произносит судья Акимова.
Вообще дееспособность 94-летнего ветерана для суда — табу. Все вопросы о том, кто за него писал и кто инициировал дело о «клевете», снимаются. Как и на первом заседании, перепалкой заканчивается общение Навального с внуком ветерана Игорем Колесниковым. Первый перебарщивает с эмоциями, второй недоговаривает.
Кадр: пресс-служба судаЗа один день Навальный зарабатывает порядка 30 замечаний: по делу и без. Замечания заносятся и его сдержанным адвокатам Вадиму Кобзеву и Ольге Михайловой, также им угрожают жалобой в адвокатскую палату. За что?
Адвокат Навального Ольга Михайлова. Кадр: пресс-служба суда
За то, что, например, адвокат Михайлова просит не держать на морозе за кордоном автоматчиков доктора лингвистических наук, немолодого уже профессора Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН Анатолия Баранова, который пришел в суд по просьбе защиты, чтобы рассказать о проведенной им экспертизе по делу. Но Баранова судья не пускает в здание часа два, в то время как все свидетели обвинения запускаются в тепло сразу же.
Кстати, когда профессора Баранова все же пропустят, он единственный из всех специалистов, выступивших в этом суде (а была еще молоденькая девушка-эксперт из СК), объяснит суть:
— Все слова, которые использовались в комментарии (Навального к агитационному ролику. — Ред.), дают негативную оценку. «Позор», «холуи», «бессовестные», «предатели» — все это оценочные категории для обыденной ситуации. То есть их невозможно оценить на истинность и ложность. Оценочные мнения невозможно проверять на соответствие действительности. Только утверждения. Но в данном случае речь идет именно об оценках. Вот смотрите, иногда слово «предатель» упоминается для обыденной ситуации. Например: «Муж-предатель ушел к любовнице». Понятно, что здесь нет измены Родине. И странно было бы предположить, что все лица, которые выступали в этом агитационном ролике, изменили Родине. Очевидно, что оценки в их адрес произнесены в переносном значении. Этому учат на первом курсе лингвистического университета.
— Спасибо большое, вы так хорошо все рассказали! Мне кажется, на этом моменте судья возьмет и прекратит производство по делу, — троллил судью Навальный. По залу пошли смешки, Акимова не реагировала. — Но я хочу уточнить важнейшую вещь.
Я человек довольно ясных политических взглядов, это заметно по месту, в котором я нахожусь.
Я часто высказываюсь о властях. Мы на процессе по делу о клевете. И каким-то образом представители обвинения обнаружили в моем утверждении клевету, а именно — «умышленное распространение фактов» о ветеране Артёменко. Вот в моем утверждении есть распространение фактов, которое я сделал умышленно?
— Ну, я бы вообще не говорил, что это утверждение. Опять же это оценочные категории, мы не можем их проверить на соответствие действительности. Здесь нет ни одной фразы, которую можно было бы проверить. Они в грамматическом смысле утверждения, но в грамматике все утверждения — это подлежащее, сказуемое. В этом смысле это утверждение. Но вообще это оценочное суждение. Есть ли здесь сознательное оскорбление? Как я знаю, вас обвиняют в клевете. А оскорбление относится к КоАП.
Кадр: пресс-служба суда
Прокурора Екатерину Фролову, естественно, интересовало, платили ли эксперту за его заключение. Очевидно, она думала, что эксперты как со следствием, так и с защитой работают исключительно на добровольных началах.
— Я заключал договор с Ольгой Михайловой, — ответил Баранов, подчеркивая, что его экспертиза — это объективная профессиональная работа.
Еще прокурор, словно про просьбе Киселева и Соловьева, которые эти темы в своих передачах уже «раскрыли», спрашивала самого Навального про его участие «в каждом русском марше» (к слову, в каждом Навальный не участвовал) и про то, почему его «сторонники радовались смерти актера Ланового», еще одного участника агитролика за поправки в Конституцию. Последнее утверждение вовсе не соответствовало действительности; впрочем, гособвинитель упомянула об этом как бы вскользь, не удосужившись предъявить скриншоты и прочие доказательства.
…В девятом часу вечера Навальный выступил со своими показаниями.
— Все очень просто. У меня очень негативное отношение к тем, кто агитировал за поправки. От Эллы Памфиловой, которая на пеньках подделывала бюллетени, до Маргариты Симоньян. От Путина до других... Эти люди внесли поправки, чтобы остаться у власти навечно. Эти люди сделали бедными всю страну, включая ветерана Артёменко. Эти люди в ролике могут считать, что я их оскорбил. Но у нас здесь процесс по клевете. Я знать не знал ни про какого Артёменко до этого. Даже специалист, делавшая экспертизу по просьбе СК, сказала дословно в суде: это были оценочные суждения. Чего я здесь делаю тогда? Если бы я сказал «ветеран Артёменко перешел линию фронта» — другое дело. Но я этого не говорил. Но то, что люди эти участвовали в кампании в поддержку власти, которая удерживается 20 лет, это плохо, и я отношусь к ним плохо.
Я не собираюсь скрывать свое отношение к «Единой России», к судебной системе, к Генпрокуратуре. Я ругаю всех последними словами, я не буду выбирать выражения, потому что я абсолютно прав. А клеветы никакой не было. Весь этот суд придуман, чтобы, к сожалению, взять, как куклу, ветерана и трясти им. И мы это наблюдаем в совершенно отвратительной форме. Нам в суде включили его на три минуты по видео, потом выключили. Сказали, что приехала скорая. Потом зачитали его автобиографию вот такой длины. Хотя очевидно, что ему 95 лет, он с трудом разговаривает. Подписи все поддельные. Вы взяли этого несчастного пенсионера, пользуясь тем, что он ничего не понимает. И циничные бессовестные люди во главе с Симоньян сказали: давайте этого ветерана вытащим и будем рассказывать, какой плохой Навальный, и таким образом защитим всех тех, кто участвовал в кампании за Конституцию. Эти люди не меньшие холуи и предатели, поскольку взяли и использовали старика...
Следующее заседание — 16 февраля. Как ожидается, это уже будет стадия дополнений, а затем прений.
Материал "Новой Газеты".
Полную версию читайте на сайте издания.
