Хотели бы отрекомнедовать нашим читателям недавно открывшийся сайт "Новая этика" о проблемах общества в эпоху цифровой революции.
"Наша задача — не пошатнуть чье-то знание о том, «как там все устроено». Но предложить подумать, что такое это «там» и «все», кто и что его «устраивает», какова мера ответственности и субъектности современного человека перед лицом цифровой реальности, что признается в этой реальности корректным или недопустимым и как решения онлайн-сообществ влияют на социальное устройство вообще.
И, кстати, мы не рассказываем. Мы свидетельствуем, приглашая в наш круг тех, кому есть что сказать. И не только про «цифру», но и про новое этическое измерение современности."
В круге внимания - проблемы от цифровых антиутопий до последнего эпоса европейской цивилизации - "Симпсонов".
Среди редакторов проекта:
- Андрей Громов (в прошлом заместитель главного редактора журнала «Эксперт», исполнительный директор журналов «Русская жизнь» и The New Times),
- Андрей Коняев (издатель научно-популярного интернет-издания N+1, бывший шеф-редактор отдела «Наука и техника» на сайте Lenta.ru),
- Иван Давыдов (заместитель главреда журнала The New Times, колумнист изданий Сноб, Lenta.ru, GQ)
"Как эпоха цифры взорвала жизнь обычного обывателя"
Интересно читать, как историки разбираются с последствиями совершившихся уже информационных революций. Ну, вроде, предположим, рассуждений о том, как изобретение письменности отменило память: исчезла необходимость запоминать громадные эпические и религиозные тексты вроде «Илиады» или «Ригведы». Зачем, если можно их просто записать?
Еще интереснее вдруг сообразить, что и сам уже что-то подобное переживал: появление электронных записных книжек в мобильных телефонах напрочь отбило и необходимость, и навык запоминать номера даже тех, с кем общаешься ежедневно. И случилось это не тысячелетия назад, а лет, примерно двадцать.
В ситуации обживания, налаживания нового быта в новых условиях готовых ответов нет, зато есть парадоксы, есть противоречия, неизбежно возникающие там, где отмирают привычные практики, а самые привычные слова обрастают новыми смыслами.
Историки любят проводить границы между эпохами, хоть и оговариваются привычно, что такие границы условны. Спорят, какое грандиозное событие отделяет одну эпоху от другой. Какое великое изобретение, какое сражение, какие потрясения в очередной раз раскололи время на «до» и «после». А вот чтобы сообразить, где мир до цифровой революции, и где — мир в процессе цифровой революции (мы все-таки еще не дожили до «после»), великих событий искать не нужно. Важно как раз то, что происходит с самыми обычными людьми.
В случае с цифровой революцией пограничным столбом, может, например, оказаться реакция на фразу: «Я только что нахамил президенту США». «До» такая фраза значила бы, что говорящий — либо лидер одной из стран коммунистического лагеря, либо рисковый член верхушки американского истеблишмента, либо первая леди, либо — не особенно опасный сумасшедший. А сегодня она просто значит, что говорящий — один из миллионов владельцев аккаунтов в твиттере. Как и любой из нас, включая американского президента. Я нахамил президенту США, он в ответ мне тоже нахамил, а я его забанил, чтобы знал свое место, — рутина сетевого общения, рядовое событие, в котором даже для обычного пользователя нет ничего ошеломляющего. Для президента США — тем более. Президентам вообще тяжелее, им редко приходится читать в социальных сетях комплименты.
фото gazeta.ru
Наша революция смела иерархии в сфере коммуникаций. Сто (ну, сто шесть) лет назад Саша Черный издевался, описывая поведение человека, который таких иерархий не видит:
Бабкин смел, — прочёл Сенеку И, насвистывая туш, Снес его в библиотеку, На полях отметив: «Чушь!»
Сегодняшний Бабкин Сенеке то же самое говорит в лицо, и даже тот факт, что Сенека мертв давно, Бабкину не помеха. Лишь бы нашлась у Сенеки страница в ФБ, созданная какими-нибудь фанатами (предположим, что и у Сенеки есть какие-нибудь фанаты). О живых Сенеках что и заикаться: теперь все равны и все равно доступны. Общение, которое раньше сдерживали время, расстояние, социальные и государственные границы, теперь ничем не ограничено. Все постоянно разговаривают со всеми. Без аккаунтов в нескольких социальных сетях с бесконечным потоком комментариев от знакомых и незнакомых людей, без нескольких мессенджеров с неостановимой перепиской представить себе современного человека просто не получается. Он и есть эти аккаунты, он — эта переписка, его главное занятие — постоянное, прерываемое пока разве что на сон общение. Прочие важные занятия — работа, еда, секс, — от постоянного общения всерьез уже не отвлекают. Или даже предполагают его.
Человек нашего времени — это человек интерактивный, человек общающийся, человек, постоянно производящий контент. То есть, кажется, — обязательно экстраверт, готовый (и даже спешащий) с целым миром делиться каждой своей мыслью и каждым переживанием, не задумываясь о том, что мысли бывают нелепыми, а переживания иногда — слишком интимными.
"Это уже было в "Симпсонах". Последний эпос западного мира".
Мир европейской цивилизации — он же мир белых гетеросексуальных мужчин — вырос из Древней Греции (может, как колос из зерна, а может, как вырастает ребенок из одежды, которая вчера была впору, а сегодня тесна). У истоков этого мира стоит великий Гомер. И у развалин этого мира стоит Гомер, правда, маленький: Гомер Симпсон. Который, кстати, всем прочим блюдам предпочитает свиные отбивные с яблочной подливкой, и от поросятины точно бы не отказался.
Итак, мир гетеросексуальных белых мужчин. На протяжении многих веков, пока христианство дооформляло выросшую из греческих туник европейскую цивилизацию, все эти три свойства были базовыми для достижения успеха. Нет, даже и они успеха не гарантировали, но отсутствие любого из них превращало человека в аутсайдера, которому приходилось или бороться со страшной силой за место под солнцем, или скрывать природные свои наклонности.
Этот мир казался вечным, это был набор правил, которые не ставились под сомнение. Белые гетеросексуальные мужчины веками спорили о самых разных и довольно увлекательных вещах — о том, есть ли бог, существует ли причинность, реален ли реальный мир, исходит ли Дух святой от Сына, имеет ли монада окна и можно ли приплыть из Испании в Китай, если двигаться на Запад. Не вызывали сомнения только три вещи: бремя белого человека в том, чтобы править прочими, женщина — почти человек, но долг ее — служить человеку, а все, что за гранью представлений о норме — извращение, грех, безумие или преступление (или одновременно все перечисленное).
Однако уже в XIX веке на миропорядок белых гетеросексуальных мужчин начались атаки (которые и тогда, и позже вдохновляли, как правило, белые гетеросексуальные мужчины, усомнившиеся в собственных базовых ценностях). Рабы перестали верить в то, что бог создал их для рабства, женщины потребовали человеческих прав, позже прочих, уже в ХХ веке того же захотели и геи. И стены привычного мира сначала покрылись мелкой сетью трещинок, а потом рухнули.
На руины влез, хлопая круглыми глазами, круглый мужчина. Белый гетеросексуальный мужчина, однолюб, многодетный отец и ревнитель семейных ценностей. В руках у него — пончик, такой же круглый, как и он сам. И вот уже 29 лет сотня стран следит за тем, как он пытается на этих руинах жить, как будто ничего не случилось.